Путина и его режим уже не напугают никакие санкции и не остановит никакая кровь: хуже, чем они заслуживают, им уже не будет. А нам?
Торпедирование организации Международного трибунала и отвратительная клоунада с то говорящим, а то не говорящим Ковтуном (в лондонском деле об убийстве Литвиненко) — две откровенные попытки российской администрации воспрепятствовать международному правосудию.
Тут даже придумать другие версии, честно говоря, не получается.
Попытки эти прямо указывают на причастность российской администрации к обоим преступлениям — последнее понятно и сейчас, а скоро будет доказано официально.
Что же дальше? Нетрудно предвидеть.
Отказ Кремля признать очевидное, дальнейшая изоляция, усиление санкций, опасное приближение военного противостояния.
Отказ Кремля признать очевидное, дальнейшая изоляция, усиление санкций, опасное приближение военного противостояния.
Я хорошо понимаю логику людей, причастных к этим преступлениям. Понимаю Путина и людей из руководства ФСБ и Минобороны, дававших отмашку на убийство Литвиненко, прямо ответственных за развязывание войны на Украине, за поставку сепаратистам смертельного оружия, убившего пассажиров «Боинга».
Преступники оттягивают время расплаты и пытаются от нее уйти. На их месте так поступил бы каждый; никаких вопросов по выбранной тактике.
Преступники оттягивают время расплаты и пытаются от нее уйти. На их месте так поступил бы каждый; никаких вопросов по выбранной тактике.
Но я не понимаю логики россиян, которые дали сделать себя ментальными заложниками убийц и, радостно зажмурившись, дружными колоннами маршируют навстречу аду. Аду — как минимум социально-экономическому.
И ладно бы действительно речь шла только об оруэлловских «пролах», пришибленных пропагандой (этих впору пожалеть), но в поощрении ада принимают участие люди, вполне владеющие компьютерной «мышкой», а значит, имеющие легкий доступ к реальной информации. И вроде бы не идиоты, чтобы не видеть на шаг вперед.
Что же заставляет их делать это?
Ответ банальный: трусость. И уже как следствие трусости — «стокгольмский синдром». Ментальная сдача бандиту, избавляющая человека от экзистенциального личного выбора.
Этот синдром уменьшает шансы заложников на коллективное освобождение — и, в конечном счете, опасен, не говоря о нравственной стороне вопроса.
Ибо хорошо умирать в мире с собой, но стыдно умирать в мире с бандитом.
Все тоталитарные режимы набиты изнутри этим диагнозом.
И чем опаснее режим, тем, как правило, бесстыднее выражение радости по поводу того, что твоя жизнь в руках у бандита.
И чем опаснее режим, тем, как правило, бесстыднее выражение радости по поводу того, что твоя жизнь в руках у бандита.
В Северной Корее миллионы людей истерически визжат при виде третьего по счету Кима.
Они визжат, чтобы заглушить свой страх.
Мы еще не визжим массово, но страх сидит уже в подкорке.
Речь здесь не о продажной путинской элите, которая давно «вошла в долю» и боится эту долю потерять (тут все понятно без погружения в бездны психики), — я говорю о «нормальных» людях, связывающих свою жизнь и жизнь своих детей с русской культурой и русским пейзажем, а не с распилом закромов Родины.
Я говорю о тех, по кому в итоге больнее всего ударит уже близкое грядущее.
И я вынужден закавычивать слово, характеризующее нормальность этой части путинского электората: если это «норма», то очень далекая не только от достоинства, но и от самосохранения.
По-моему, российским обывателям самое время прикинуть что-нибудь к носу (ну хотя бы стенограммы будущих международных резолюций) — и понять разницу между своим собственным интересом и интересами кремлевской администрации.
У виновных в массовых убийствах нет никакой перспективы вне абсолютной власти в России; их уже не напугают никакие санкции и не остановит никакая кровь: хуже, чем они заслуживают, им уже не будет. А нам?
